Чувство и чувствительность [Разум и чувство] - Джейн Остен

Марианна выслушала ее со сдержанным спокойствием, не обронив ни слова и сначала без слез. Но вскоре они хлынули бурным потоком, и до конца дня она терзалась почти так же, как в тот день, когда поверила в неизбежность его женитьбы.

Новобрачные покинули Лондон сразу же после церемонии, и, так как встречи с ними пока можно было не опасаться, в Элинор проснулась надежда, что ей удастся убедить сестру, которая не покидала дома с рокового дня, мало-помалу начать снова выезжать.

Тогда же барышни Стил, только-только водворившиеся у своей родственницы, проживавшей в Бартлетовских Домах в Холборне, поспешили нанести визит более знатной и богатой родне на Кондуит-стрит и Беркли-стрит, где были приняты с большим удовольствием.

Только Элинор не почувствовала ни малейшей радости. Их присутствие всегда было ей тягостно, и она не знала, как более или менее вежливо ответить на неумеренные восторги Люси, восхищенной, что она все-таки успела застать ее в столице.

— Я была бы ужасно расстроена, если бы все-таки не застала вас здесь, — повторяла она, делая ударение на «все-таки». — Но я знала, что так и будет. Я почти не сомневаюсь, что вы покуда еще задержитесь в Лондоне, хотя, если помните, в Бартоне вы мне сказали, что не останетесь дольше месяца. Но я тогда же подумала, что вы перемените решение, когда наступит время. Какая жалость была бы уехать прежде, чем приедут ваш братец с сестрицей. А уж теперь вы, натурально, не станете торопиться с отъездом. Я до смерти рада, что вы не сдержали слова.

Элинор прекрасно ее поняла, и ей потребовалось все ее самообладание, чтобы не показать этого.

— Ну, моя миленькая, и как же вы доехали? — осведомилась миссис Дженнингс.

— Только не в дилижансе, уж позвольте вас заверить! — тотчас с торжеством воскликнула мисс Стил. — Мы всю дорогу ехали на почтовых в сопровождении уж такого душки-кавалера! Доктор Дэвис ехал в Лондон, вот мы и придумали попроситься с ним. И он вел себя так по-благородному и заплатил за наем дорожной коляски не то на десять, не то на двенадцать шиллингов больше нас.

— А! А! — вскричала миссис Дженнингс. — Очень любезно! И конечно, доктор холостяк, хоть об заклад побьюсь!

— Ну вот! — сказала мисс Стил, хихикнув в притворном смущении. — Все меня дразнят доктором, уж не знаю почему. Кузины твердят, что я обзавелась обожателем. А я-то, я-то и помнить о нем забываю. «Ах, Нэнси, твой кавалер пожаловал!» — говорит намедни кузина, когда увидела, как он переходит улицу. Мой кавалер, говорю. О ком бы это ты? Доктора за своего кавалера я и не считаю вовсе.

— Отнекивайтесь, отнекивайтесь! Так я вам и поверю. Я ведь вижу, что доктор попался!

— Вот уж нет! — объявила ее родственница с притворным жаром. — И вы уж, прошу, если где зайдет такой разговор, прямо так и скажите!

Миссис Дженнингс не поскупилась на приятные заверения, что и не подумает возражать, и мисс Стил вознеслась на вершину счастья.

— Полагаю, вы останетесь погостить у вашего братца с сестрицей, мисс Дэшвуд, когда они приедут в город? — спросила Люси, переходя после краткого прекращения враждебных намеков к новой атаке.

— Не думаю.

— Ах, что вы! Как можно!

Элинор не стала доставлять ей дальнейшего удовольствия новыми возражениями.

— Как очаровательно, что миссис Дэшвуд могла отпустить вас на столь долгое время…

— Долгое? — перебила миссис Дженнингс, — да они только-только приехали!

Люси была вынуждена замечать.

— Такая жалость, что нам нельзя повидать вашу сестрицу, — сказала мисс Стил. — Такая жалость, что ей недужится! (Марианна при их появлении покинула гостиную.)

— Вы очень добры. Моя сестра будет не менее огорчена, что не повидала вас. Но последние дни ее постоянно мучают мигрени, общество и разговоры ее слишком утомляют.

— Вот жалость-то! Но такие старые знакомые, как мы с Люси! Уж мы-то ее не утомим. Да мы и словечка не скажем…

Элинор с величайшей вежливостью отклонила такое предложение. Ее сестра, вероятно, прилегла или в домашнем платье и не может к ним выйти.

— Только-то и всего! — вскричала мисс Стил. — Так мы сами к ней поднимемся!

Элинор почувствовала, что больше не в силах терпеть эту бесцеремонную назойливость, но от необходимости положить ей конец ее избавило резкое замечание Люси, которое, как не раз случалось прежде, не сделав приятнее манеры одной сестры, тем не менее помогло обуздать вульгарность другой.

Глава 33

Вначале Марианна возражала, но в конце концов уступила уговорам сестры и согласилась выехать утром с ней и миссис Дженнингс на полчаса. Однако она поставила непременным условием, что не будет никому наносить визитов, а только проводит их в магазин Грея на Секвилл-стрит[13], где Элинор вела переговоры об обмене некоторых старомодных украшений ее матери.

Когда они остановились у дверей ювелира, миссис Дженнингс вспомнила, что в дальнем конце улицы проживает дама, которую ей давно надо было навестить, и, так как никаких дел у Грея ее не ждало, было решено, что она отправится к своей знакомой, пока ее юные приятельницы будут заняты в магазине, а затем вернется за ними туда.

Поднявшись по лестнице, Элинор с Марианной оказались среди настоящей толпы и, так как не нашлось ни одного свободного приказчика, им оставалось только ждать. Они выбрали прилавок, перед которым стоял только один джентльмен, и сели сбоку, полагая, что он задержится не особенно долго, да и благовоспитанность, как надеялась Элинор, должна была заставить его поторопиться. Однако взыскательность глаза и тонкость вкуса оказались у него сильнее благовоспитанности. Он заказывал для себя футлярчик под зубочистку и, пока не выбрал наилучшую форму, размер и узор, почерпнув их из собственной фантазии, после того как четверть часа разглядывал каждый из имевшихся в магазине футлярчиков, его учтивое внимание к ожидающим барышням ограничилось двумя-тремя весьма бесцеремонными взглядами, которые помогли запечатлеть в памяти Элинор его фигуру и лицо, отличавшиеся прирожденной бесспорной и сугубой незначительностью, несмотря на все прикрасы, какие только могла им придать новейшая мода.

Это наглое их разглядывание и щенячья заносчивость, с какой он объявлял чудовищным или ужасным каждый футлярчик для зубочистки, ему предлагаемый, не вызвали у Марианны досадливого презрения, так как она ничего не заметила: она была способна погрузиться в свои мысли и ничего вокруг не видеть в магазине мистера Грея с той же легкостью, как у себя в спальне.

В конце концов важный вопрос был решен. Остановив выбор на слоновой кости, золоте и жемчуге и указав, как их сочетать, джентльмен назвал последний день, до какого он мог продлить свое существование без футлярчика для зубочистки, неторопливо натянул перчатки и, удостоив Элинор с Марианной еще одного взгляда, более требовавшего восхищения, нежели его выражавшего, удалился со счастливым видом подлинного самодовольства и притворного равнодушия.

Элинор не стала тратить время попусту и почти закончила свои переговоры, когда возле нее остановился еще один джентльмен. Она взглянула на него и не без удивления узнала своего брата.

Их родственная нежность и радость от нежданной встречи оказались как раз в меру для магазина мистера Грея. Джон Дэшвуд отнюдь не был огорчен, вновь увидев сестер, они разделяли это чувство, а о здоровье их матушки он справился с надлежащим почтением и интересом.

Элинор узнала, что они с Фанни в городе уже два дня.

— Я весьма желал навестить вас вчера, — сказал он, — но это оказалось невозможным, так как мы повезли Гарри на Эксетерскую биржу посмотреть диких зверей[14], а остаток дня провели у миссис Феррарс. Гарри был чрезвычайно доволен. Нынче утром я твердо намеревался заехать к вам, если бы у меня нашлись свободные полчаса, но по приезде в город всегда бывает столько неотложных дел! Сюда я заглянул заказать Фанни печатку. Но уж завтра я непременно смогу заехать на Беркли-стрит и познакомиться с вашей приятельницей миссис Дженнингс, дамой, как я понимаю, весьма состоятельной. И, разумеется, Мидлтоны! Вы должны меня им представить. Я буду счастлив оказать им всяческое уважение, как родственникам моей мачехи. Как я понимаю, вы нашли в них добрейших соседей.

— О да! Их заботы о наших удобствах, их дружеское внимание ко всем мелочам выше всяких похвал.

— Я чрезвычайно рад это слышать. Право, чрезвычайно рад. Но иначе и быть не могло. Они люди весьма богатые, они в родстве с вами, и желание услужить вам, различные знаки расположения лишь естественны. Итак, вы отлично устроились в своем коттедже и ни в чем не нуждаетесь! Эдвард весьма мило описал нам его — совершенство в своем роде, как он выразился, и вам всем как будто чрезвычайно нравится. Нам было весьма приятно это услышать, уверяю вас.